Вьеко Африч. Саша Божович

Вьеко Африч. В дни решений и дилемм

Afric, Vjeko. U danima odluka i dilema. Beograd, Vojnoizdavacki zavod, 1970. 408 s.

Саша Божович. Все наши Долорес

Bozovic, Sasa. Sve nase Dolores. Beograd, Cetvrti jul, 1983. 198 s.

На первый взгляд в этих книгах не много общего: с одной стороны, неспешные раздумья о предвоенных и военных судьбах хорватской литературы и искусства («В дни решений и дилемм»), с другой — полные драматизма и пафоса краткие новеллы-эпитафии, посвященные памяти тысяч югославских детишек, погибших, искалеченных, обездоленных в годы войны («Все наши Долорес»).

Авторы тоже люди разные: известный актер, основатель партизанского «Театра народного освобождения», а затем автор первого игрового фильма новой Югославии Вьекослав Африч (1906—1980), стремящийся в своей книге с академической сдержанностью уложить разбегающиеся воспоминания романтической молодости в жесткую форму классических мемуаров, и героиня минувшей войны, полковник югославской Народной армии, одна из организаторов военно-полевой медицины в стране Саша Божович (род. в 1912 г.).

Впрочем, различия можно найти и во многом другом, например в манере: многословной, когда автор то и дело возвращается к сказанному, уточняет, подкрепляет, — это у Африча; экспансивной, аффектированной, следуя которой автор вступает в прямой диалог с героями, с читателями, с самой собой, как бы захлебываясь от горьких воспоминаний, — такова Саша Божович. Я не говорю уж о разности стиля и композиций этих книг, о героях-повествователях, их главных, если не единственных персонажах...

И тем не менее у книг этих немало общего, во многом перевешивающего разнящее, разделяющее их: то, что можно назвать высокой пристрастностью памяти и отношения к жизни — и своей собственной, и общей, народной, равноправной частью которой стали личные судьбы авторов этих книг.

Книга Африча посвящена народно-освободительной борьбе и социальной революции 1941—1945 годов. Книга была задумана как первая часть своеобразного романа «воспитания чувств» молодого югославского интеллигента, кумира загребской публики, его пути в революцию, к марксизму, к искусству, поставленному на службу революции. (Последующие части мемуаров, касающиеся собственной партизанской биографии Африча, не были написаны, задуманы же они были как история целого поколения той части загребских интеллигентов, которая решительно и бесповоротно предпочла трудные партизанские будни сытому конформизму в марионеточной «Независимой державе Хорватии», которую, кстати сказать, Африч издевательски именует по первым буквам аббревиатуры: «Эндехазией».)

Мемуары Африча — это не только история становления борца с фашизмом и социальной несправедливостью, но — одновременно — и чрезвычайно точная по деталям (а память у Африча профессионально-актерская) картина культурной, идеологической, нравственной атмосферы Загреба предвоенных и военных лет, сложный и противоречивый конгломерат этических позиций, эстетических платформ и политических коллизий. Мемуары Африча неожиданно и непротиворечиво перекликаются с метафорической психоаналитической прозой видного хорватского писателя Ранко Маринковича, описавшего в своем романе «Циклоп» предвоенный «мир искусства» тогдашнего Загреба в преддверии национальной катастрофы, в преддверии эпохи решений и дилемм. И это не удивительно, ибо судьба Африча — любимца загребской театральной публики, юного Гамлета и Фауста, подсознательно и упрямо ищущего пути к тому большому кругу молодых деятелей искусства, которые, не будучи членами нелегальной компартии, с разной степенью «ангажированности» принимали активное участие в ее деятельности, — несомненно, явление типическое.

И Африч шаг за шагом с искренностью и дотошностью восстанавливает в мемуарах долгий и нелегкий путь длиною почти в два десятилетия, который пришлось пройти восторженному юнцу, мечтавшему о покорении Загреба, но вместо этого ушедшему с группой единомышленников в партизанский отряд. Мемуары начинаются с записей апрельским утром 1941 года, известием о бомбардировке Белграда, а завершаются ровно через год, апрельским рассветом 1942 года, когда Африч и его друзья с загребского вокзала отправляются в неизвестное. Однако действие книги далеко выходит за эти хронологические пределы — и в прошлое, дальнее, еще до первой мировой войны, и несколько позже, когда Вьеко было уже двенадцать лет и его родная Далмация освободилась от итальянского и австро-венгерского владычества.

Эти выходы в прошлое создают еще один общеисторический контекст индивидуальной судьбы, соприкасавшейся с огромным количеством таких же неповторимых человеческих судеб. Непринужденно проходят по страницам книги добрые знакомцы Африча, сейчас ставшие классиками или легендарными личностями, — поэт Иван Горан Ковачич, революционер Иво-Лола Рибар, писатели Владимир Назор, Мирослав Крлежа, фотолетописец Сопротивления, кинорежиссер Жорж Скригин, актер Любиша Йованович и десятки других, описанных без тени «пьедестализации», как люди живые, противоречивые, но неколебимые в том главном, что и сделало каждого из них как бы индивидуальным зеркалом общеюгославской истории.

Этой же причастностью каждого человека истории народа, страны, эпохи отмечена и книга Саши Божович «Все наши Долорес» — продолжение и дополнение ее лирического монолога «Тебе, моя Долорес»* (1979): истории рождения и гибели крохотной дочери писательницы, вплетенной в лирическую же хронику двух первых лет народно-освободительной войны, малых и великих сражений, героических смертей и безымянных подвигов. Эта книга стала одним из самых популярных произведений о войне и Сопротивлении, выделяющимся в огромном потоке военной литературы. За несколько лет воспоминания Саши Божович выдержали десять изданий внутри страны, были переведены на несколько европейских языков, послужили основой монодрамы, исполняемой известной белградской актрисой Ружицей Сокич. Книга «Тебе, моя Долорес» вызвала такой поток читательских писем, такой неожиданный взрыв коллективной памяти народа, что Саша Божович просто не могла не откликнуться на сотни голосов детей войны, детей послевоенных, кто нес в сознании не только собственный груз трагических воспоминаний, но и воспоминаний своих близких, не доживших, погибших, умерших.

«Все наши Долорес» — диалог писательницы с этими читательскими откликами, с их голосами, с их потребностью вечно хранить в памяти прошлое. Божович постоянно присутствует на страницах книги как активная и непременная сторона этого диалога. Она не стесняется ни экзальтированности, ни сентиментальности, ни умиления, вспоминая страницы «своей» войны, своей памяти, «всех ее Долорес», ибо сегодня, по прошествии сорока с лишним лет после смерти ее первенца, все эти девочки и мальчики, о которых рассказывают простодушные и несуетливые страницы книги, стали и впрямь ее сыновьями, ее дочерьми. Однако Божович не просто умножает биографии юных жертв войны, погибавших в концлагерях и во время боев, в огне карательных экспедиций и в снегу многокилометровых горных переходов; эта линия сюжета постоянно поверяется линией современной — рассказом о судьбе ее первой книги, встречах с читателями в малых и больших городах Югославии. И не случайно вторая, центральная, часть книги дробится на малые новеллы, каждая из которых рассказывает о разговорах с читателями, о встрече с той или иной «Долорес».

Впрочем, эта двойная, а может быть, и тройная обратная связь между книгой, ее читателем и историей войны не исчерпывает всей сложности произведения Саши Божович: подобно Афричу, она тоже не ограничивает свои воспоминания 1941—1943 годами, шестнадцатью месяцами жизни маленькой Долорес. Письма читателей и встречи с ними открывают для писательницы новые обстоятельства, факты драматические и яркие, способные стать сюжетом не только короткой документальной новеллы, но и целой книги, подробного, разветвленного жизнеописания — и это можно сказать о большей части новелл книги Божович: почти каждая из них словно конспект романа, драмы, киносценария. Такова, к примеру, история Смиляны, девочки, которую Саша Божович подобрала на одной из военных дорог, пригрела в своем опустевшем доме, вырастила и выпустила в жизнь — учительницей, художницей, матерью — и которая до седых волос не смогла забыть о военном детстве, о трагедии первых лет жизни, так и не позволившей ей радоваться потом, когда все, казалось бы, устроилось...

И не только эта — любая другая новелла, передающая трагизм судьбы целого поколения фронтовых детишек. А с другой стороны, рассказы о детях нынешних, из всех республик и краев Югославии, представляющих себе или хотя бы пытающихся представить войну, сражения, муки, увидевших в судьбе крохотной Долорес живой и доступный им символ второй мировой войны, выплеснувших эти свои представления в многочисленных бесхитростных стихах и рисунках, которые не просто иллюстрируют книгу «Все наши Долорес», но создают как бы еще один уровень воспоминаний о неизбывном прошлом.

Мирон Черненко